Черная метка в паспорте [сборник] - Алексей Макеев

– Полюбоваться пришел? Ну смотри, вот сижу, а ты – герой.

Опер напротив молчал, изучая человека, который чуть его не убил. Сейчас маленькие глазки Бережнюка потухли, превратились в равнодушные серые булыжники. Плечи поникли, тело стало неповоротливым от долгого нахождения в маленьком пространстве. Лишь грубые черты, его тяжелая челюсть и мохнатые брови по-прежнему придавали его лицу грозный вид. Увесистые треугольники бровей взмыли вверх:

– Извинений ждешь? Ну, на суде, как положено, расшаркаюсь. А сейчас не жди, сам на рожон полез. Придумали со Сладкевичем целый спектакль, теперь вот я расхлебываю.

Лев покачал головой:

– Спектакль начал ты с Афанасьевым вместе. Мы в нем случайно оказались. И я здесь не ради себя и твоих извинений. Не надо, что сделал, то сделал. Да я вижу, не особо ты и раскаиваешься. Лучше расскажи мне про Павла Сладкевича, своего подчиненного. Ты же, я так понимаю, его всю жизнь почти знаешь?

Бережнюк нахмурил брови:

– Пашку – да, с ним с самой учебы мы вместе бок о бок шли. Он мужик хороший, слабоват характером, но понимание в голове держит. Жаль, что все так с ним вышло.

– Ранение и травма, из-за которой вы его хотели из отдела убрать?

Анатолий снова вздернул брови:

– Да ранение тут ни при чем, это так, повод. Он его получил, когда меня прикрывал на операции. Тут грех за такое давить, – он вдруг провел по короткому ежику волос большой пятерней. – Из-за баб все в этом мире. И пути наши с Пашкой разошлись из-за бабы. Жена его ко мне ушла, надоело ей в нищете жить. Пашка никогда звезд с неба не хватал, а она красавица, жизни хотела такой же, красивой. Вот и вышло, что закрутили мы за его спиной. После ранения стало понятно, что все, кончилась его ментовская карьера, и она решила уйти. Ну устал человек утки выносить да на унылую рожу его смотреть. Я ее в Турцию свозил, машину купил. Да сам и не заметил, как стал на ее хотелки работать. А ей все мало, мало было, еще дай. Машину круче, шубы, сумки какие-то. Чтобы за границу мотаться каждые три месяца, чтобы коттедж в три этажа был – перед подружками похвастаться. А на зарплату опера такого не купишь, вот и пришлось…

Бережнюк покрутил сокрушенно головой:

– Получается, что вроде и жену увел. А так Пашке больше повезло, она с него соки перестала сосать. Так что и неизвестно, кому повезло-то. Потому что бабы – это существа страшные, будут улыбаться и змеей на груди сворачиваться. Афанасьев тоже из-за бабы пострадал, почему я ему и помогать взялся. Горело у мужика, жену свою любимую вылечить, ребенка на море свозить. Понять можно и его, и меня. Стараешься ради бабы, ради семьи, а потом вот… Кончилась семья, остался один. Жена там, а я здесь, – майор тоскливо кивнул на решетки на окнах.

Лев удивленно переспросил:

– Которая из жен у Афанасьева болела? Он разве помогал кому-то с лечением? Я не помню такого в протоколах.

Майор покрутил бычьей шеей:

– И нету этого в бумажках. Это он мне в беседе, как мужик мужику, объяснил, что ради ребенка и жены деньги собирал. Суммы ему огромные были нужны, чтобы жену отправить на лечение за границу. Рак у нее был, от такого на многое пойдешь. Серега так-то нормальный мужик, с понятиями и головой. Дичи не творил, разводил бабенок на любовь, что уж тут. Сами, дурочки, верили ему, а потом плакать в полицию прибежали.

Гуров снова спросил:

– А кто именно болел? Которая из них? Он же официально был много раз женат.

Бережнюк фыркнул:

– Да я не спрашивал, мне зачем это. По бумажкам мне надо было его отмазать, поэтому в протоколы попадало то, что нужно. У него своя баба, у меня своя. И каждой деньги нужны. Так что при своем интересе каждый из нас был. А теперь все, я один тут, а он там один, – палец майора ткнул вверх. – Так что Пашке передай, пускай не обижается, а радуется, что на свободе и живой. Ладно, хватит болтать. Хочешь информацию, тащи кофе, сигареты, колбасу, конфеты. Не маленький, разберешься. Давай жми кнопку, бесплатно со Сладкевичем теперь болтать будешь. Уже наслышан, что он с радостью на мое место присел. Счастлив там до посинения. Сейчас еще и женушка обратно прискачет в надежде, что Пашка ее будет спонсировать. Теперь я его место занял, никому не нужный, только что не инвалид. Хотя, может быть, и лучше было бы, хоть какое-то оправдание тупого сидения.

И мужчина откинулся на спинку стула, обозначая, что их разговор окончен. Грубое лицо его было угрюмым, тоска разлилась глубокими складками рядом с мясистыми губами. Бывший майор демонстративно молчал, но опер видел в его глазах оживление. Его визит расшевелил заключенного. И Лев снова пошел в атаку:

– Послушайте, у меня есть предложение. Вы ведь работали с Афанасьевым и общались с ним без протоколов. Думаю, знаете немало его секретов, тем более вы оперативник, сыщик, поэтому могли даже догадаться по косвенным признакам о его замыслах, что у жиголо внутри.

От его комплимента угрюмое лицо Бережнюка посветлело, он расправил плечи, снова вернувшись к своему статусу опытного опера, пускай даже на несколько минут. Гуров увидел, что его тон сработал, и продолжил договариваться:

– Я откажусь от своих показаний, обвинение в нападении на полицейского будет снято. Правда, где-то вас понимаю, вы защищали свою жизнь, делали все, чтобы ее не разрушил чужак. И могу забыть об этом. В обмен на информацию об Афанасьеве. Ваше правдивое мнение.

Анатолий хмыкнул, в глубине его взгляда горел огонек надежды:

– Хорошо стелешь, полковник. Как мужик мужику слово даешь, что если отвечу на все твои вопросы честно, то дело по тебе закроют? Со своими косяками по превышению я разберусь. Увольнение – не уголовка.

Лев протянул ему ладонь: